![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
zulikhanСтихотворение о русской женщине из Грозного, погибшей во Вторую Чеченскую.
МАРЬЯМ
Ночами темными и длинными
Я черный чистила металл.
Джохар, оскалившись руинами,
Припал к земле и штурма ждал.
Прикажут им - они бои начнут,
А нам держаться - весь приказ.
Марию, старую Ильиничну,
Не пожалеют, как и нас.
Она сидит в любимом креслице,
Почти не тронутом войной,
И широко, с размахом крестится,
Услышав взрыв очередной.
Ее подвал забит альбомами,
На стенах лики - в пику нам,
Но, когда сын погиб под бомбами,
Просила звать ее Марьям.
Пока, укутанная в плед ее,
Я чищу братьям "калаши",
Она, сварив крупу последнюю,
Колдует пищу для души.
Живи, душа, душа, оттаивай
На стыке между "здесь" и "там".
И я - все таинства Цветаевой
Постигла я из уст Марьям.
Она мне вслух читала Бродского,
Как будто годы впереди.
Про автомат сказала: "Брось его
И, если можешь, уходи".
Али сказал, что бабка странная
И он стихи видал в гробу,
Но, раненый, одетый в рваное,
Принес бесценную крупу.
И ей со всем великодушием
Отсыпал лишний килограмм.
Сказал: "Пока мы это скушаем,
Ни нас не будет, ни Марьям".
Крупу, конечно, мы истратили.
Ошибся в этом наш Али.
Марьям прикончили каратели.
А нас пытались - не смогли.
Зулихан Магомадова
МАРЬЯМ
Ночами темными и длинными
Я черный чистила металл.
Джохар, оскалившись руинами,
Припал к земле и штурма ждал.
Прикажут им - они бои начнут,
А нам держаться - весь приказ.
Марию, старую Ильиничну,
Не пожалеют, как и нас.
Она сидит в любимом креслице,
Почти не тронутом войной,
И широко, с размахом крестится,
Услышав взрыв очередной.
Ее подвал забит альбомами,
На стенах лики - в пику нам,
Но, когда сын погиб под бомбами,
Просила звать ее Марьям.
Пока, укутанная в плед ее,
Я чищу братьям "калаши",
Она, сварив крупу последнюю,
Колдует пищу для души.
Живи, душа, душа, оттаивай
На стыке между "здесь" и "там".
И я - все таинства Цветаевой
Постигла я из уст Марьям.
Она мне вслух читала Бродского,
Как будто годы впереди.
Про автомат сказала: "Брось его
И, если можешь, уходи".
Али сказал, что бабка странная
И он стихи видал в гробу,
Но, раненый, одетый в рваное,
Принес бесценную крупу.
И ей со всем великодушием
Отсыпал лишний килограмм.
Сказал: "Пока мы это скушаем,
Ни нас не будет, ни Марьям".
Крупу, конечно, мы истратили.
Ошибся в этом наш Али.
Марьям прикончили каратели.
А нас пытались - не смогли.
Зулихан Магомадова
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
Re: Обычное русское имя Марьям
Date: 2011-11-24 07:07 pm (UTC)Мемуары Кондратьева интересные, уже попадались мне раньше. Трудно найти что-то более саморазоблачительное.
Я уже не говорю об общих моральных качествах этого человека - уехал на заработки, бросив жену одну в "бандитском" городе, и т.д., не говорю о логике - что если бы в Грозном действительно было НАСТОЛЬКО опасно, тесть и теща сразу согласились бы уехать - страшно же беззащитным старикам в таких условиях.
В конце концов, не всем же быть благородными героями. Но этот человек ненавидел народ, среди которого жил, относился к нам, как к врагам и недочеловекам. Так чего же он хотел? Он сам пишет, что некоторые "иуды" пошли в президентскую гвардию, пишет, что ему с бригадой предлагали высокооплачиваемую работу (но они гордо отказались работать на врага), что легально действовала казаческая организация...
Он и такие, как он, - мерзавцы. Тяжело было всем. Но он признает, что время от времени предлагали службу, предлагали работу, что какой-то русский - зять директора ювелирки - очень неплохо жил, что какой-то директор школы - нечеченец - нанимал чеченцев для охраны, что за чеченскими детьми приезжали на машинах (значит, и им было опасно самим добираться домой), что на таксистов-чеченцев тоже нападали бандиты... Он просто трус, слабак и завистник. И кстати, Россию он тоже не любит. Уехал в Корею, теперь, наверное, продолжение мемуаров напишет - какие все корейцы уроды.